Рассказы. Полука

АЛЕКСЕЙ ЮР (ЛИСИЧКИУС)

Алексей Юр Это я -- Лисичкиус. То бишь... э-эээ. Короче, на стихи.ру и на прозе.ру -- Алексей Юр. А здесь -- Лисичкиус. Это так. Просто. Для сведения. На всякий случай.
Итак. Коротенькие рассказики:

СТРАННАЯ ЖЕНЩИНА.

-- Привет! Как дела!
-- Отлично!
-- Чем занимаешься?
-- Сексом! Мужу изменяю! Хи-хи-хи.
-- А что так? Недотрах?
-- Не, с этим всё путём.
-- А зачем же ты... э-э... Он тебя чем-то обидел? Муж, в смысле.
-- Да! Он -- гад! Сказала ему полочку привесить, а он -- нифига! Забыл!
-- И ты таким способом пытаешься ему отомстить?
-- Вот именно! Расстаться с ним, это уж слишком, а вот рогов я ему уж наста-авлю-у.
-- Но он ведь всё равно ничего не узнает. Странная у тебя, однако, логика.
-- А вот и нет. Никакая я не странная. Это обычное моё поведение.
Кхе. Про себя так. Думаю: "В каждой девушке, в каждой лапушке -- есть гены от блядской бабушки..."

                                                                        2012 г.

 Я НЕ КАК ВСЕ!

-- Что плачешь? Что случилось маленькая?
-- День Рождения! У меня. Вот и плачу.
-- Тебя кто-то обидел?
-- Да!
-- И кто же?
-- Все! Кругом одни козлы! Все козлы!
-- Но я же тебя не обижал.
-- А при чём тут ты! Мне двадцать пять лет! А нифига! Козлы поганые кругом одни только. Потому что.
-- Эхе-хе. Где мои двадцать пять лет.
-- Ты нефига не понимаешь! Даже ты нефига не понимаешь! А я мечтала! А нифига!
-- О чём ты мечтала маленькая. Рассказывай.
-- Я мечтала в двадцать пять быть крутой! Получать пятьдесят тыщь. Купить машину, съехать от родителей. И нифига! Все козлы, все жмоты! Даже старые! Им только одно надо! А машину подарить, так фи-иг-то...
-- И квартиру подарить. Фиг-то. Да, маленькая. Все козлы! Хи-хи-хи.
-- А тебе только ехидничать! А сам-то! Посмотри на себя!
-- А у меня всё есть. И всё было. Мне ничего не надо. Вот и есть. Всё.
-- Ты не живёшь! Потому что.
-- Да. Так. Когда не интересно. И нет желаний. Не живёшь. Той жизнью о которой ты толкуешь. Но фигня ведь та жизнь о которой ты изволишь.
-- Ты нефига не понимаешь в жизни! Жизни не видил! Вот!
-- Да. Ничего не понимаю в жизни.
-- Вот! Не понимаешь! А надо мечтать! И идти тараном к своей цели!..
-- А потом ты оглянёшься, а позади; горы пустых бутылок, толпы перепробованных мужиков и, проблемы. А на тебя уже и не оглядываются...
-- Замолчи!
-- Молчу.
-- Нефига не понимаешь!
-- Согласен.
-- Не понимаешь! Я не такая как все!
-- Хи-хи-хи. Нет, маленькая. Ты -- как все...

                                                                  2012 г.

КОТ МУРЧИК.

Тихо падал снег. Кот Мурчик смотрел в окно.
Глядя как кружатся крупные хлопья, одним ухом, пытался услышать снег. Другим ухом, вслушивался, как шкворчат котлеты в сковородке на плите.
Мурчик не шелохнулся и не обернулся к хозяйке, которая зашла перевернуть котлеты. Демонстрируя ей полное своё безразличие. Выражая ей своё недовольство.
Пылесос. Сегодня был пылесос. Мурчик знал что он будет. Сегодня, воскресенье.
Пылесос кот Мурчик пересидел как обычно, под диваном. Вылез. Когда зафурыкала стиральная машина. Усевшись на подоконнике он смотрел только на снег. И не интересовался; ни хозяйкой, ни котлетами.
А котлеты дожидать осталось недолго.
Но Мурчик не проявлял нетерпения. В отместку за пылесос.
По Воскресеньям, обедать, хозяйка, Мурчика приглашала дважды. После второго приглашения Мурчик лениво спрыгивал с подоконника и неспешно подходил к своей мисочке. И неспешно, затем, занимался своей котлетой. А разобравшись с первой половинкой, вторую половинку котлеты не просил. Просто сидел рядом с миской. Хозяйка сама подкладывала ему добавку. Гладила его, и ласково говорила: "Ну не дуйся, Мурчик. Съешь вот ещё..."
И так, за обедом, Мурчик прощал ей пылесос.
После обеда, по воскресеньям, хозяйка укладывалась на диване прикорнуть. На пару часиков, укрывшись лёгким пледом. Доспать то, что за неделю не доспала.
Мурчик, укладывался, взгромоздившись сверху как кочка, мурчал, мягко перебирал лапками между худеньких лопаток хозяйки, согревал её большим своим телом (он был крупный кот). И хозяйка быстро засыпала. Поскольку, вынужденна была лежать неподвижно. Придавленная Мурчиком, проявляя заботу о нём, она не имела возможности вертеться с боку на бок.
Сняв весь негатив накопленый хозяйкой за неделю, Мурчик засыпал немного погодя после неё. А просыпался немного позже чем она. Досыпая один, в нагретом хозяйкой диване.
Потом он перебирался под включенную настольную лампу. Жарился под лампой, протягивая иногда лапку, пытаясь дотянуться до руки хозяйки, которая барабанила пальцами по клавитурке компьютера со страшной скоростью.
Она подрабатывала по выходным копирайтом.
Поздно вечером, после ужина и телевизора, кот Мурчик не сразу отправлялся к хозяйке спать.
Он сидел на подоконнике, глядел в темноту, видя там то, что не видят люди.
Но так было конечно не всегда. Случались порой и такие выходные, когда в хозяйке оставалось беспокойство до самого позднего вечера. И тогда Мурчик всегда был рядом с ней.
Там, за окном -- жестокий мир, где зависть и злоба. Там нет любви. А его храбрая хозяйка, почему-то, в будние дни, вынуждена уходить из дома и там обитать. Она самая лучшая, самая добрая. И Мурчику, когда он оставался один дома, порой становилось беспокойно. Он чувствовал, когда у хозяйки случались на работе какие-то неприятности. Он чувствовал что кто-то её там обидел. И в такие дни, Мурчик встречал хозяйку после работы, не так как обычно, сидя в прихожей напротив входной двери. Он ведь слышал её шаги даже и не в подъезде, а начиная от автобусной остановки. Но если хозяйка была чем-то огорчена, он соскакивал с подоконника и бежал её встречать только после того как она входила в прихожую. Что бы она удивилась: "Мурчик, ты где?" -- Чтобы она обрадовалась, что он прибежал. Чтобы ей стало лучше...
Тихо падал снег. Мурчик смотрел в тёмное окно. Одним ухом пытаясь услышать снег, другим -- слушая, как уснула, как спит, его хозяйка... Самое родное, самое главное для него существо в этом мире. То для чего он и живёт. О чём постоянно беспокоится. Но редко позволяет себя уличить в том. Ведь он, всё-таки -- КОТ!

                                                                      2012 г.

 ПРО ЛЮБОВНИКОВ.

-- А я не согласна! Вот. Это неправильно!
-- Мне кажется, ты просто хвастуша.
-- Не увиливай! Отвечай! Права я или нет?..
-- Ох, ну зачем, зачем тебе, маленькая, три любовника. Думаю, один, но хороший, лучше, чем три придурка.
-- Так ведь и я том! Вот кабы можно было из трёх сделать одного! А так, каждый интересен по своему. Мужчине, иметь три любовницы, считается нормальным, видите ли. А коли у женщины три любовника, так значит, и -- блядь.
-- А так и есть. Это женщины придумали, что, мол, оно вот так. Женщины полигамней мужчин. На самом-то деле. Но согласись, маленькая, любовников надо менять последовательно, а не параллельно...
-- А вот и не согласна! А вдруг, тот который один, убежит неожиданно? Не-ет. Пусть будет -- трое! Один убежал, другой... убежал - ничего! Найду ещё! И без суеты.
-- Хи-хи-хи. Красивая женщина не должна простаивать, каждый следующий мужчина должен постепенно вытеснять предыдущего.
-- Да хоть и не постепенно. Мне какая важность? Но простаивать я не намерена. Это вредит здоровью.
-- Ну да. У обезьян, со здоровьем всё в порядке.
-- Да причём тут обезьяны! Я про полигамию, про моногамию. Про отношения.
-- Про какие ещё отношения? О каких отношениях можно говорить в эпоху питекантропов и неандертальцев? Они пороли кого могли и все.
-- Не философствуй! Изволь ответитить! Почему мужчины полигамны, а женщины моногамны?
-- Женщины, моногамны??! Хи-хи-хи. Смешно! Но, впрочем. Женщин трудно понять. Может, любовники, в колличестве более одного, тебе, маленькая, вовсе и не для секса нужны, а для повышения самооценки. Но ты ведь в этом никогда не сознаешься.
-- Вот видишь! Всё сложнее. Питекантропы, обезьяны, видите ли. У людей всё сложнее.
-- У людей всё проще. Если человек считает себя человеком, так и близость ему нужна, только с человеком. А обезьяны, суки, кобели, питекантропы -- пусть их. У них своя тусовка...

                                                                        2012 г.

ГРАМОТНЫЙ ОТХОД

-- Но мы же с тобой уже две недели знакомы!
-- Да, Лапа. И это были самые счастливые дни в моей жизни!
-- Но ты же сам говорил что хочешь...
-- Конечно! Говорил... Но, видишь ли... Ты, Лапа, такая красавица, умничка, а я... я-аа... э-ээ... Ну, в общем... Я недостоин! Да. Так.
-- Как трогательно. И ты спать со мной не пойдёшь. Потому что не хочешь меня обидеть. Так?
-- Я недосто-оин, недосто-оин. Но мы можем быть с тобой самыми лучшими друзьями! Самыми хорошими друзьями...
-- Очень интересно. Ты дурак? А? Или, я -- дура? А?..
-- Лапа, я тебя так люблю, так люблю. Но... Досвиданья? Да? Ты мне позвонишь? Или я тебе позвоню? Пока, пока? Пока, Лапа. Созвонимся...
А вообще-то, это история о том, как ухаживая за девушкой, лучше порой подождать, чем в какой либо неподходящий момент три часа её уговаривать.

                                                                      2012 г. 
..........................................................................................................
Элитарн... кинотриллер

...............................................................
Ночь. Луна. Тревожно.
..........

Половицы скрип,
Тень её шагов. Слышно.
Тишину вокруг.

Тишина в ночи,
Тишина кругом. Слышно.
Тишину везде.

Но кикимора,
где-то прячется. Слышно.
притаилася...

Тень её шагов,
в тишине в ночи. Слышно.
Половицы скрип...

...........................................
...........................................

.............................................
Полдень. Солнце. Птички. Пиво. Гость.
.........

- Ходили тута
всякие. Покойники.
- И?.. Чо?.. - Да не чо...

- А чо говорят?
- А ничо не говорят.
Пужают только.

- Дык, ить, пусть иха.
Смирные?.. Незлобливы?..
- Угугу. Няшки...

..............................................
..............................................

..............................................
Вечер. На закате.
...........

Гуляю себе.
Меж могилок. А сторож
целит волыной.


И не дробом он
её зарядил. Пулей
серебряной. Гад!

Ни к кому я не
лез. А он шмальнул - пух!.. Ну
не сволоч ли, а?..
.....................................................
.....................................................

Ночь. Ожидание.
.........

Тишина. И не
слышно. Как обступают
кикиморы. В круг.

Кикиморский круг.
Веселуха. Со знаком
минус. Холодно.

- Где Вий! Козявки!
- В пробке застрял! - Опять мы
с ним разминулись...
.....................................................
.....................................................

На рассвете туманном.
....................

И пусто в груди,
и пусто в башке. Пусто.
Вокруг и везде.

Взорви пустоту!
Песнь моя. Зомбовая.
У-у! Ы! У-а!

Выползайте из
могил сотоварищи!
Уроем гада!

Волыной дурной
пуляющего. Башку
оторвём ему!

Неразумную!
И на швабру оденем
поганую. Да!

...................................
...................................

Утро. Птички. Солнце.
.........

Выковыренны
пули серебряные.
Башка на швабре.

Докладываю, э-э:
- На кладбище спокойно.
...........................................
...........................................
...........................................
......................................................................................
......................................................................................
Что скажешь, Лиска. Я не совсем что-то... э-э. Ты поняла что-нибудь?..
- Сиё кино, о незадачливом охотнике на Вия. Пытавшегося заманить его (Вия) посредством провокации. Не учёл он (охотник) сотиков в наличии у зомбов. Да и зомбы нанешние (братки бывшие), не кикиморы всё-таки...
                                                                             2013 г.
................................................................................................

 ПОЛУКА

- Эй! Слазь! Я тебя вижу!
Этт опустил глаза, высмотрел под ногами шишку, но передумал: "Запустить, так свалится ещё..." - Задрал голову.
- Да слезай же ты! Чудо-юдо. Не бойся! Никто тебя не съест.
Полука забеспокоилась, поняла, что её обнаружили: "Руки видать. И нога торчит." - Разомкнула руки которыми крепко охватывыла ствол, схватилась за тоненькую веточку напротив. Одновременно попробовала подтянуть ногу.
За то что она шевельнулась, зашаталась верхушка берёзы, где она сидела. Полука вновь обеими руками охватила ствол, а деревянный башмак её слетел с ноги и полетел вниз. Стукнувшись раз-другой о ветви, шмякнулся под ноги Этту.
Тот нагнулся, подобрал. Отошёл от дерева. Повертел башмак в руках, поразглядывал его. Разулыбался.
Из кустов черёмухи, неподалёку, вынырнула Синтия и, приплясывая, пританцовывая, направилась к Этту. Тот показал ей башмак.
Девушка остановилась в нескольких шагах. Брови её вздёрнулись вверх, а глаза сделались как домики.
- Башмачок! Хи-хи. Чудо, как хорош.
Протанцевала, поровнялась с молодым мужчиной, длинноволосым и стройным.
Взглянула вверх, воскликнула уважительно:
- О-о, пушистенькая. Экие у нас тут водятся. Беленькая какая.
- Шубка знатная, - подтвердил Этт. - Боится чего-то.
- Эй, пушистик! Ну слезай, - протянула Синтия жалобно и просяще, - ну хватит там сидеть. Мы же не люди. Мы добрые! Хи-хи.
- Мы такие как и ты! - Поддакнул Этт.
Полука ещё крепче затаилась. Зажмурилась, полагая, что если она не видит, так и её не видать. Приоткрыла глаз. - Нет. Всё так же. Стоят. Задрав головы и улыбаясь.
Синтия, легонько, плечом в плечо толкнула Этта.
- Пойдём Этт. Не слезет она. Сама придёт потом. - И крикнула вверх звонко, задорно. - Приходи к нам! Костерок видишь горит? Так это мы. У нас там хорошо!
Развернулась и, как и появилась, пританцовывая и приплясывая, удалилась.
Этт, подошёл к дереву, установил башмак на толстую ветку повыше, отправился вслед за развесёлой своей подружкой. Обернулся:
- Приходи, приходи, маленькая. Чайку попьём. Поболтаем.
Полука, вцепившись в ствол берёзы намертво, не мигая смотрела вслед. А когда они скрылись, перевела дух. Задрожала. И сердце заколотилось. И ещё плотнее прижалась к дереву. Зажмурилась, и по щекам потекли слезинки. Горячие.
Полука не знала доброты. Никогда не встречала ранее. Но инстинктивно она ощутила. И её словно ударило когда она поняла, скорее подсознательно, нежели разумом, что к ней обращаются по доброму.
Не проплакавшись, и не помня себя, спустилась, сползла с дерева. С башмаком в руке, в сгустившихся вечерних сумерках стояла под кроной старого дерева, чутко вслушиваясь в тишину леса. И одновременно приходя в себя.
Торопливо затолкала башмак в заплечный мешок, сняла с ноги другой, и затолкала его так же за спину. Придерживая рукой котелок болтающийся на поясе, пригнувшись, пробежала от дерева к дереву, понимая, и совершенно отчётливо, что неправильно она всё делает.
Она всегда учила себя, что прежде надо думать. Но думать было невозможно. Ноги сами собой бежали туда, где весело потрескивал костерок, откуда тянуло дымком и, чем-то... - вкусным!
Короткими перебежками, от куста к кусту, приблизилась. Ещё пригнувшись, пробралась к зарослям дикой смородины. Отыскала просвет между листиками. Уставилась. Принялась изучать всё тщательно. - Маленькая полянка. Порубка. Прошлогодняя. Может и ранешняя, но пеньки все крепкие. Там, дальше, если спуститься - вода. Журчит. Но речка маленькая. Большую реку она издалека бы почувствовала. На низком пне, неподалёку от них, котелок. В точности как у неё!..
И совсем смутили Полуку чашки. - Котелок-то, хоть, как и у неё, но всё же, это самый лучший котелок какие бывают. Но чашечки обыкновенные. Не из зоны. Самодельные. Аккуратные, конечно. Но совсем-совсем обыкновенные.
Однако, внимательно разглядев незнакомцев, понемногу успокоилась. - Нет, ничего она не напутала. И всё правильно решила. Что, она, людей не видела? Каких только и не видела. И уж не забыла. А это - лесные боги. Добрые лесные боги. А котелок, чашки, так взяли где-нибудь. Может, им так нравится.
Этт поворошил палкой в костерке, покосился на Синтию. Та всё сидела на пеньке, чинно сомкнув руки под грудью и, молчком. - Они договорились, сидеть спокойно и не дурачиться. Девчушка-то - пугливая, поймёт что не так, совсем тогда сбежит.
Синтии нелегко было усидеть на одном месте долго, но она стоически переносила тяжкое это испытание. Потому что было любопытно. Да и заскучала она в последнее время. Месяц в поле. Хотелось поговорить с кем-нибудь кроме Этта.
Но терпение закончилось. Медленно выдохнула, согнулась пополам, хихикнула:
- Всё, Этт. Я больше не могу. Давай мою чашку, а сам сиди. До второго пришествия.
Тот усмехнулся пошурудил ещё палкой. Кивнул в сторону.
- Всё нормально, Син. Она пришла. Там, за кустом. Давно уже.
Синтия подняла голову, сощурилась вглядываясь в темноту. Распрямилась, помахала рукой.
- Заходи на огонёк! Чашки видишь? Три. Тебя ждём. Выползай. Остынет всё. Там вкусное.
Полука шустренько прошагала к высокому пеньку который высмотрела, и при этом не сводя глаз с незнакомцев. Полуприсела на него, напружинившись, готовая соскочить мгновенно и убежать.
Она всё ещё боялась. Хотя опасности не чувствовалось. Скорее наоборот. Чем ближе к костерку, чем ближе к ним, тем и безопасней. Так ей подсказывало её чутьё.
Синтия склонила голову, прикусила нижнюю губу. Зрелище явилось призабавное. И так неожиданно.
Но Этт вполне владел лицом.
Широким жестом указав на чашу с краю, пригласил.
- Проходи, проходи... Э-э... девушка. Гостем будешь. Как тебя зовут?
Полука не шелохнулась.
Этт протянул руку, спокойно взял чашку, неспеша передал её Синтии. Вторую взял себе. Указал на себя пальцем.
- Я - Синтий, а это... - Линда. Так... подходи, бери свою чашечку. - Указал на чашу. - И... присаживайся. Добро пожаловать. К нашему столу. - Указал на пенёк напротив.
Полука, привстала, быстренько просеменила к "столу", двумя руками подхватила чашку, дапятилась до пенька на который указал Этт, уселась.
- Полука. - Произнесла, принюхиваясь к всевозможным ароматам которые источала жидкость в её чашке.
Чего там только не было. Почти всё что она знала и ещё столько же совсем ей неизвестного.
Этт невозмутимо отхлебнул, важно кивнул, приглашая Полуку сделать то же самое и, в то же время, давая понять, что он принял к сведению её имя.
Полука не заставила себя упрашивать, прихлебнула, а когда отняла чашку, сделалась другой Полукой. Была Полука, настороженная, отчаянно трусившая, а вместе с тем и отчаянно храбрая, и, вот, Полука - улыбочка от уха до уха.
Этт крепился из последних сил и, при этом, дивился стойкости Синтии. Он и не предполагал в Синтии такой железной выдержки. Но дело было не в выдержке. Синтия перешагнула ту грань когда можно свалиться и хохотать до слёз. Она перешла в стадию когда впору рыдать. Оттого так и сидела, согнувшись и не издав ни звука.
- Вкусно? - поинтересовался Этт.
Маленькая девушка энергично закивала в ответ. И на некоторое время наступила тишина...
- А я знаю когда вкусно! - Неожиданно прервала наступившую тишину Полука. - Я прошлым летом мёд нашла! - Звонко похвасталась. - Пчела укусила. Одна. Я успела убежать. Я его в котелок запрятала, потом заваривала и с берёзой, и с шиповником, со смородиной. На три раза хватило. Было вкусно. Руку когда облизала было вкусно, но... - остановилась на мгновенье подбирая слово, - круто? - Кивнула сама себе. - Очень уж круто. А здесь тоже мёд есть. - Приложилась к чашке, отхлебнула. Разулыбалась и осталась довольна. Недаром, оказалось, она сама себя учила. Разговаривала вслух с собой. Но не так как её брат Эрли, а прежде хорошенько подумав, правильно выстроив свою речь и, конечно, если говорить, так не глупость какую-нибудь. Проговорив про себя то что высказала вслух, отметила, что получилось вполне прилично. И голос не подвёл.
Этт, невозмутимый, спокойный, поставил свою чашку на колени.
- Как давно ты не ешь, Полука? Сколько времени прошло?
- Три года.
- Три года, - Этт рассеяно покивал. - Три года? Но. Как тебя проглядели такую?.. Издалека, видимо, путь держишь?
Полука ответила не сразу. Ей оказался затруднительным вопрос - "издалека?". Попробовала объяснить.
- Я... - взглянула на небо и уверенно указала рукой. - Оттуда. Не совсем там. Примерно так. Я навстречу солнцу шла, а оно на месте не стоит. И речки когда, тогда навстречу течению. Пока мост не покажется. А как далеко, так три года. Но это если в точности так идти. Но я ведь глупая была, особенно в начале. И две зимы зимовала. На месте сидела. Если не зимовать и всё знать, то быстрее, не три года. Меньше. - Замолчала, нахмурилась: "Не очень-то понятно получилось. Так ведь и вопрос, непростой."
- Где же ты зимовала?.. У людей? - Вступила в разговор Синтия. - Да и... Что ты такое говоришь. Три года. Две зимы. А в третью зиму?..
Полуке на этот раз не пришлось размышлять. Все вопросы были лёгкими. Ответила с ходу, и с радостью:
- Нет, не третью зиму, а вторую. Вторую зиму я шла. И попала в передрягу. Это была пустыня. Песок. Я там едва не замёрзла. Чуть не погибла. Поэтому этой зимой решила зимовать. Здесь недалеко. От антикрыса дней сорок, а отсюда до антикрыса два дня. Я умею считать и цифры знаю. А первую зиму я зимовала в горах. А людей, так я их и не видела. Позапрошлым летом забралась на антикрыс, деревня там была большая. Походила поодаль, потом увидела, когда на дереве сидела... - Запнулась, покраснела густо-густо. - Ну, я, к ним, не пошла. Ушла я оттуда. Потом ещё антикрыс видела. Так не стала и сворачивать. А ещё, здесь недалеко, в начале зимы, маленький антикрыс был. В смысле, не антикрыс маленький, а територия. Там деревня маленькая, как у нас. Так там никого не было. Все оттуда ушли. И давно. Все крыши позавалились. Но они не погибли, а ушли. Потому что ничего там не осталось. Унесли, значит, всё с собой. Я там башмаки только нашла.


Синтия, в недоумении, и ошеломлённо, уставилась на Полукино платье; коротенькое, снизу живописно обтрёпанное, очевидно, когда-то безжалостно и неровно по необходимости обкромсанное ножом, прежде, добротное, из домотканного льна, а сейчас - как сеточка. Сквозь сеточку эту, просвечивают невообразимые смешные самодельные трусики. Во всю грудь заплата из грубой пеньковой мешковины, прилатаная этаким диковинным способом  - где на проволочках, где на узелках из ниточек выдернутых, надо полагать, из того же мешка. - Нет, тогда, это не смешно. Очень и очень не смешно.
- Полука, но как же так. Ты три года шла? Одна? И... в горах. Да, уж, не из-за Скалистых ли гор ты?!.
- А. Да. Да, из-за гор. В первое лето я дошла до гор, там зимовала. В норе. В сугробе. А потом два года, где сейчас. - Жмурясь от удовольствия прихлебнула. Потом ещё и ещё, так и допила до конца.
Этт и Синтия молчали, и Полука решила что самое время и ей узнать что-нибудь. - Они ведь о многом её распросили, значит и ей теперь, взамен, можно. -Поставила чашку на колени, расхрабрилась и выпалила.
- А можно я тоже спрошу что-нибудь! - Смутилась, но всё ещё продолжала быть храброй. - Я ведь много чего не знаю. Но я всегда думаю. И домысливаю. Про то что раньше, про то как в семье я жила. И про другое. Но не всегда получается.
Незнакомцы переглянулись и, тот что Синтий, улыбнулся тепло, и, совсем уж по доброму, так что у Полуки в груди всё захолодело, ответил:
- Конечно, Полука, конечно. Спрашивай.
- Например, про цифры. То есть, не про цифры, а как называть, когда много. У нас книжки были, чтобы печку растоплять, а внизу цифры, страницы по порядку все подсчитаны. Но таких, чтобы страниц, больше чем пятьсот, не было. Так я домыслила. Но правильно ли? Я так домыслила, что если триста, четыреста, пятьсот, это если по сотням считать, то дальше так же, шесть сот, семь сот, восемь сот, девять сот, десять сот, одиннадцать сот, двенадцать...
- О-о, подожди, подожди. - Остановила её Синтия. - Разошлась ты не на шутку.
- Что, неправильно? - Растерялась Полука.
- Да нет, Полука, правильно! Всё правильнно. Только десять сот, это уже тысяча. Понимаешь? То есть, э-э... Ну-у, так называется. Десять сот имеет своё название - тысяча. И считаешь дальше, соответственно; тысяча один, тысяча два, если больше - тысяча сто, тысяча двести...
- Да подожди ты, Син. Тьфу ты, Линда. Запутаешь Полуку. Я объясню!
- Ой, ой. Объясняльщик.
- Да, да - объясняльщик. Так вот, Полука. Считаешь ты, допустим, до ста. Девяносто восемь, девяносто девять, а дальше говоришь - сто. Так? То есть, не десять раз по десять, а сто. Десять раз по десять имеет своё название - сто. Это для того чтобы дальше удобнее считать. Так и для "десять сот", как ты "домыслила", есть название - тысяча. Это тоже для того, чтобы дальше было удобнее...
- Объяснил, - ехидно прокоментировала Синтия.
Этт озадаченно почесал затылок.
- Твоя система, Полука, между прочим, логичней. Но так уж принято. "Десятьсот", это - тысяча.
Полука крепко задумалась. Затем, ещё пуще сосредоточилась, зашевелила губами.
Синтия рассмеялась.
- Эй, Полука, довольно арифметики. В школе всему научат. Не напрягайся. Сколько тебе лет?
Та послушно перестала шевелить губами.
- Наверное, шестнадцать. Я думала об этом. Но думай не думай, а точно узнать невозможно. Я припоминала годы когда жила в семье, но маленькую себя я не помню. Мне уже было сколько-то, когда начинаешь запоминать. Если прибавить к тому что помню пять лет, получится шестнадцать.
- И ты не знаешь свой день рожденья? Тебе никогда не говорили сколько тебе лет?
- Нет.
Синтия подскочила, пробежалась туда-сюда. Вернулась, уселась на место.
- Дикость какая-то. Что это за семья в которой ты жила?
- Семья средняя. Это я так называю. Бывают семьи хорошие, где не часто дерутся. Бывают средние - как у нас. Бывают хуже, где дети не доживают до такой как я сейчас. У нас тоже, Эрни убил Эрли. Но это за то, что Эрли был не в себе. Он был блаженный, разговаривал сам с собой. Иногда страшным голосом. Спать не давал. Отец и мама Эрни потом и не ругали. Отец, наверное, ему сказал, чтобы убил. Мама всегда говорила, но отец всё не разрешал. Мол, он хоть и блаженный, а для дела-то всё равно пригодится. А я Эрли и не боялась, от него мне почти и не доставалось. Так, иногда. Эрни, это мой старший брат, а Эрли младше Эрни, но старше меня. Ещё сестра старшая - Энн. Она, как и Эрли, не часто дралась. С ней можно было и поговорить о чём-нибудь. Не всегда, конечно. А я - младшая сестра, это - кто работает, чтобы в доме было чисто, и всё остальное. Сначала Энн была младшей сестрой, а когда я подросла, Энн могла уже не работать, а быть на продажу.
Этт и Синтия напряжённо выпрямились, ожидая продолжения. Но Полука замолчала, решила, что она вполне нормально поведала про свою семью.
Синтия поднялась. На этот раз не пробежалась, а прошлась, возмущённо фыркая и гневно сверкая глазами. Остановилась напротив Полуки, потребовала:
- Что это за деревня, Полука. Не лезь Этт. За горами они видите ли, там. Не лезь Этт! - Притопнула стройной изящной ножкой обутой в чёрный льняной макасинчик. - Как называется?
Полука совсем растерялась. Эта лесная богиня и в гневе была прекрасна. И злилась вроде не на неё. Но Полука, конечно, оробела.
- Я этого не знаю, - прошептала тихим голосом, съёжившись, сгорбившись, - так ведь её и нет уже. Может... сталкерская? Соседняя деревня большая, их гречишниками называли. За то что они лён, гречку, хлеб выращивают и всякие самодельные вещи делают. А у нас зона рядом. Все сталкеры.
Синтия втянула носом воздух, отступила. Прошла, уселась на свой пенёк. Этт, приподнял голову, улыбнулся виновато.
- Что, Полука, совсем плохи дела? - Отставил пустую свою чашку, сомкнул руки на груди. Призадумался.
Полука в это время напряжённо соображала. Такое изречение совсем сбило её с толку. - Почему плохи дела? Ведь лето! И эти боги - рядом. Почему же плохи дела? Всё как раз и наоборот!
- Полука, давай-ка попробуем так. Расскажи по порядку. Как ты есть перестала, как из деревни ушла. А если что не хочешь говорить, так и не надо. Потом, когда в Эйфе Снежана будет тебя распрашивать, там уж всё без утайки. А мы, просто, любопытствуем.
Полука с готовностью кивнула. Ей очень понравилось то, что предложил ей этот красивый бог, который называет себя Синтием. Понравилось, что можно и не говорить когда затруднительно. - Они иногда говорят так чудно. Наверное и им чудно, как она говорит. Потому что нет времени прежде хорошенько поразмыслить. И, слова незнакомые, сразу не разгадать. Тысячу она поняла. А вот; школа, Снежана, Эйф, арифметика, с этим ничего не понять. Чаёк. От слова - чайник, что ли? Всё это надо будет потом хорошенько домыслить. - И ещё, Полука никак не могла решиться называть их по имени, потому что очень и очень сомневалась и никак не могла понять одного момента. - Богиню зовут Линда, но Синтий чаще называет её - Син, это потому, что она, судя по всему, его жена или сестра. Он - Синтий, а за то что она его жена, значит - Син. Это у них система такая, стало быть. Но не получается системы! Потому что Линда тогда должна назавать Синтия - Лин. Но она так не делает. И Синтием ни разу не назвала, а называет его - Этт. Но ведь это совсем что-то другое! В этой системе нет Этта, а она всегда говорит ему - Этт. - Встрепенулась, поняла, что поступила невежливо - задумалась о своём, когда её давно ждут. Едва припомнив о чём спросили, нераздумывая, сразу стала отвечать.
- Ела я всегда мало, по сравнению с другими. Мне никогда ничего не давали. Может, когда маленькая была, но я этого не помню. А я была хитрая. У меня были тайнички. Если кто, допустим, лепёшку надкусил, а потом отложил и отлучился, можно подбежать и отщипнуть там где надкушенно, так, чтобы было незаметно. Но это, чтобы сразу и съесть. А тайнички я пополняла после пьянок. Когда все напьются, так они ничего не помнят, и много чего можно пособрать. Меня ни разу не поймали! Потому что мне много не надо. И голодала я только по весне в голодные годы. В голодные годы только крысы. Но крыс я не ела. Не могла. До того как окончательно, мне два раза доводилось подолгу обходиться без еды. А когда наступало лето и появлялось что-нибудь, я опять начинала есть и меня крючило. От кваса тоже крючит, но меньше. А тот год был голодным, но перед тем как всё съели, завели бочку кваса. Квас, это из берёзы и ещё что-то, я потом припоминала, но так и не разобралась. И когда все погибли, я не была слабой. Слабой, конечно, весна всё таки. Но не очень. Потому что квас пила. От него плохо. Но жить можно. А погибли все, потому что дождь прошёл фонящий. Кто под дождь попал, так за три дня поумирали. Потом, остальные. Всё кругом фонило. Год голодный, кроме крыс есть нечего, а они заражённые. Там, на зоне, тоже дождь такой как у нас прошёл. Потом антикрыс обвалился. Такое случалось, когда я маленькой была. И всё помню. Как крысы в деревне стали появляться, все кричали, что надо уходить. Но многим уходить не хотелось и антикрыс тогда починили, а крыс повывели. Через два года пропали, все до единой. И все соглашались, что это случайно так получилось. Мол, били их, били, травили, травили и однажды случилось, что ни одной самки крысы не осталось. А коли так, то остальных, сколько бы их не было, можно изводить и они будут убывать пока не исчезнут. А в этот раз никому не до чего не было дела. Все пьянствовали, потому что всё равно погибать. Несколько мужчин пошли посмотреть, и отец мой среди них, и не вернулись. Мама сказала, что они напились там у антикрыса, свалились, вот крысы их и съели. И когда я увидела, как крысы по деревне шныряют, то решила бежать. А так, думала остаться. Я ведь не заболела. Потому что ничего не ела. Квас в доме, колодец в сенях, а когда всё фонило из дому я не выходила. И жить становилось всё спокойней. Отец не вернулся, это сразу насколько меньше. Он был злой, всегда злой. Энн тоже ушла. Она и до этого погуливала, ходила в бессемейный дом. Отец и мама ругали её, поскольку за неё было почти всё уплачено. Но она уже крепко связалась с бессемейниками и не очень-то на неё покричишь. Семейные хоть и главнее, но с бессемейниками лучше не связываться. Мало ли что, так и из зоны однажды можно не вернуться. Потом и мама умерла. Мама ещё больше чем отец подъучала Эрни колотить меня. Да по особенному. Потому что хотела чтобы Эрни стал самым главным в деревне, а для этого надо быть жестоким и подлым. До смерти не разрешала. Ей самой бы пришлось тогда по дому работать. И самой ей иногда нужно было. Когда в доме нет никого, так, мучила. Есть этому такое название - садизм. Да, так вот, как мама умерла, стало совсем хорошо. Эрни пару раз заходил, спирту почерпнуть, и всё. Он у соседей гулял, через дом от нас. Так я и ждала, когда все умрут, а потом хотела выучиться ходить на ходулях и промышлять на зоне. Некоторые женщины у нас ходили. - Хихикнула. - Это, я тогда так мыслила. Ничего бы у меня не вышло. Я крыс боюсь. С этим ничего не поделаешь. Да. Так всё из-за крыс. И ещё, потому что Эрни в последний день меня не убил. Он пришёл за спиртом и заметил меня, и стал кричать, что свинство в доме. Что маму надо убрать. И заставил тащить. Я тащила. На покрывале. Сколько могла. Едва от дома оттащила и свалилась. Эрни попинал, попинал меня, но не убил. Он был совсем больной, слабый и пьяный в стельку. И когда ушёл, я долго не лежала. Если долго лежать - крысы загрызут. Их всё прибывало. А как заперлась в доме - сразу начала собираться. У нас полно всякого добра тогда было. За Энн гречишники много всяких хороших вещей отцу отвалили. Платье, например, это. Оно не с зоны, не химия. Домотканое. Зажигалка у меня до сих пор. Большая, надёжная. Кремешочки к ней запасные имелись и бензина бутылочка железная, там ещё капелька осталась. Но собиралась я не в дальний путь и много хорошего, полезного с собой не взяла. Я думала идти к гречишникам, к тёте Ире. До гречишников за один день добраться можно. А тётя Ира меня прогнала. Так. Это было потом. Да. К вечеру собралась, чтобы утром уходить. А утром все и погибли. Вечером два дома оставались где были живые - у Крисов, это где Эрни пьянствовал, и Янов дом, в самом конце деревни, там тоже шумели. Потом у Крисов всё стихло, а сам Крис с топором пошёл к Янам. Это я в окно видела. Надо думать, он всех, там у себя, порубил. По дороге топор бросил. Когда уснула, у Янов всё ещё шумели. А утром, едва развиднелось, меня Марта разбудила. Марта, это Янова жена. Она так громко смеялась, что хоть и далеко, а слышно. Она ходила от дома к дому и поджигала. Факелом. И Крис посреди улицы - объеденный. Ночью, наверное, пошёл к себе и упал. Крыс - полным-полно. Но Марта их словно не замечала. И всё смеялась. Иногда только факелом отмахивалась. Надо было убегать. Но за дверь выйти я боялась. Марта такая страшная. И крысы. А когда она подожгла нашу крышу, я выскочила в окно что выходит в огород. За огородом, сразу лес. В лесу, залезла на дерево, и с дерева увидела, как горит вся деревня. Потом Марта начала кричать. Крысы на неё набросились. Потом поняла, как пожар разгорится, так все они и побегут в разные стороны, и потому, надо бежать, хоть и сил нет. Так и бежала, пол дня. И до антикрыса, и за антикрысом. Пол пути до гречишников - бегом. Да и потом поспешала, чтобы до темноты успеть к ихнему антикрысу. Успела... Так и убежала...

Во время своего повествования Полука размышляла о услышанных новых словах. И поняла кое-что и про чаёк, и про Снежану. - Чаёк, это то, что они сейчас пили, а Снежана, это, скорее всего, такое имя. - Но ей, конечно, нетерпелось разузнать про то - вкусное.
- А, чаёк. Он где растёт? Из чего его можно сварить?..
- Чаёк? - Тупо переспросил Этт.
- Угу.
- Чаёк... Э-э... - Этт попробовал начать соображать. -  Чаёк, Полука, это, понимаешь, вовсе и не чаёк. В смысле, не чай. Где он растёт? Да нигде. У нас, во всяком случае. Это просторечие такое, в старину так говорили. "Чайку попьём. Кофейку попьём". На самом деле это - силк. Там всякая всячина. Порошок такой. Сыпнул в кипяток и готово. Э-э, давай-ка свою чашку, в котелке ещё есть. Мы-то напились, а тебе поправляться надо. Лишняя чашечка не повредит. Так, Син?
- Не повредит, - буркнула Синтия, зябко передёрнув плечами.
Этт аккуратно, до краёв, нацедил в Полукину чашку оставшийся силк. Встал, подал. Доверчиво глядя снизу-вверх та приняла чашку из его рук. Сделалась пунцовой как свекла. Этт ободряюще улыбнулся. Возвращаясь, подобрал пару сучьев, подбросил в костёр. Уселся на место.
- Аура у тебя, Полука. Эйфина да и только. Ещё и чисто белая. А сама-то и не знаешь. Не знаешь? Что белая. Так?
Полука захлопала глазами растерянно.
Синтия кивнула утвердительно.
- За горами, выходит, белых нет. Белые, эльфы, ничего об этом у вас там, похоже, неизвестно. Правильно?
Полука окончательно перестала соображать. Уткнулась в чашку, пытаясь выиграть немного времени.
- Синтия, не прикапывайся ты к Полуке. Куда она по твоему шла?
- Куда, куда. Навстречу солнцу! - Вскочила, возздела руки вверх. - Навстречу солнцу! Вот, куда. - Прошлась с важным видом. - Да, Этт, да. Всё я поняла. Нет у них белых. "Сталкеры", мать их. Меня бы туда. Сволота поганая. "Тётя Ира". Нормально. "Прогнала". Совсем догреблись. - Уселась. - И не спорь со мной.
- Чего спорить, можно и спросить.
- Вот и спроси.
- И спрошу.
- Спроси.
- Э-э. Полука. Так. Это. Что так - прямиком в Эйф? Эдем, городок приличный. Да и Томы, от предгорий - рукой подать. Там, у вас, про Эйф только и слышали?..
- Да подожди ты, Этт! Совсем нагрузил Полуку. Я спрошу! Да. Так вот, Полука, пришла ты к этим гречишникам. Так. Тётя Ира тебя прогнала. Ладно. Так вот, куда ты пошла? В смысле, вообще, куда? И, прогнала. Как это понимать? Как-так - прогнала. Куда прогнала?
- Неправильно ты спрашиваешь, Син. Надо, что-нибудь одно, или, хотя бы - по порядку.
- Ладно, ладно - умник. Всё нормально.
Полука кивнула в ответ. - Конечно, всё ей было понятно. И реплика Этта помогла. По порядку - проще.
- К тёте Ире я пришла не утром. Но до полудня. Чтобы никого не было. Они сеяли тогда. Днём - никого. Я ведь вся побитая была. А у тёти Иры я была однажды. Отец меня с собою брал, чтобы я всё там делала. Он пьянствовать туда ходил. Ну, и, по делам. Тётя Ира меня, конечно, не узнала. Но я всё ей рассказала. Что и как. А она тогда закричала чтобы я уходила. И ругалась на меня. Я так поняла, что когда я ещё немного подрасту, то мужчинам буду нужна для этого. Как шлюха. А когда сами они натешатся, так будут другим меня давать, за плату. А тёте Ире этого не хотелось. Мол, они живут не бедно, и этого в доме ей не надо. Но мне и самой так не хотелось! Я раньше и не думала об этом. Когда она накричала на меня, тогда только поняла. И, выходит, мне одна дорога. В бессемейный дом. Шлюхой. Да ещё и чужачкой. Конечно я ушла. Из деревни. Ещё помню, так обидно было. Очень и очень обидно было. Нашла себе место подальше, и спряталась до вечера. Чтобы костерок по темноте разжечь. Чтобы дым не увидели. Вечером, разожгла костёр, нарвала листьев с берёзы, заварила. Тогда у меня чайник был. Большой, неудобный, из железа. Но красивый. Снаружи покрашеный. Цвет такой глубокий, фиолетовый. Попила берёзы. И ничуточки меня не скрючило. Вылила я весь свой квас. Три бутылки. Стеклянные. И всё поняла. Что еды мне не надо. Если заваривать всяких листьев хороших, ягод, так даже и лучше. И ещё. Я ведь к ночи на антикрыс успела залезть, а к тёте Ире ночью не пошла. И мне так хорошо спалось ночью. Так безопасно. Зачем же мне люди? А о зиме не думала. Ни о чём не думала. Утром пошла. Пока, никуда. Чтобы просто уйти. На антикрысе хорошо, но и без антикрыса можно. Крысы, они на зоне, а в лесу-то их нет. И зверья, почти нет. За всё время, я только раз с медведем встретилась. Он меня не тронул. И кабанов издалека видела. Они тоже видели, но им было безразлично. Мол, иди своей дорогой, не подходи только близко. Да. Так я точно не помню, когда решила, как мне идти. Но где-то в самом начале. К солнцу. Ночью - на звезду. Нашла себе поярче. Но по ночам я не часто ходила. Во вторую зиму только. Так. Это - как идти. А вот - куда? И это в самом начале придумала. В книжке видела. Такая картинка там была. Чёрно-белая. Не очень хорошо нарисовано, но понятно. Стоит старик, спиной, а перед ним большая вода. Вода и вода, так до самого конца. Один раз слышала, что это называется морем. Так и решила. Буду идти, пока к морю не прийду. А как прийду, усядусь и буду думать. Большая вода - идти некуда. Тогда и думать. А пока - идти...
     
На этом, резко замолкла. До неё дошёл смысл слов сказанных Эттом. И, оглушило: "Эдем - городок. Маленький город. Город! Значит, так бывает!" - Голос ей изменил. Глаза её расширились и удалось едва выдохнуть:
- Город. Это где много людей? Где можно только работать и всё? И никому до тебя дела нет? Так? И... он есть? Есть где-то город? Не порушеный, не зона, где живут?..
- Город? Э-э... - озадаченно протянул Этт.
- Полука, Полука. - Синтия сокрушённо покачала головой. - Откуда ты свалилась такая. - Подскочила. - Полука! Ты же легендарная личность! Навстречу солнцу! На яркую звезду! К морю! А вышла к Эйфу. Все дороги приводят в Эйф. Всё лучшее - Эйфу. - Уселась. - Да-а, девушка, учудила ты. Учудила так учудила. Поэма тебе обеспечена. И роман, в придачу.
- Не слушай её. Болтает ерунду. - Мягко прервал Синтию Этт. - Женщина она, знаешь ли. Так. Город. Конечно, Полука, есть город. Совсем рядом. Самый большой, между прочим. Дальше. Не людей там много. Люди - по деревням. А в городах - эльфы. Или, белые. Кому как нравится. Мы так себя называем. Ненаучно, но прижились эти словечки. Это, как бы сказать, не расса такая, а новый вид. В общем, ты - эльф, я - эльф. Синтия и вовсе аристократка. В пятом поколении белая. Ещё в докатострофные времена её предки белыми были. Да, и ещё, - усмехнулся извиняясь, - мы ведь не Синтий и Линда. Подурачиться в начале думали. Так, я - Этт, а Синтия, соответственно - Синтия.
- Познакомились. - Хмыкнула Синтия. Сложила руки за головой, потянулась, напряглась выгнув спину, а затем резко расслабилась. - Этт, сгоняй за водичкой. А? Ну сгоняй. Я вчера ходила. Прошвырнись.
- Не вчера, а неделю, этак, назад.
- Ладно, ладно, "неделю". Поухаживай за дамами. Эй, Полука, Полука! Сиди. Ты сиди. Мужчина есть у нас, какой-никакой. Будем мы ещё по темноте шастать. Не топчись, Этт. Топчешься. Ждёшь, когда Полука сбегает? Морда бестыжая. Да, сиди же, Полука!
Этт собрал чашки, подхватил котелок, отправился за водой. Полука неуверенно присела, испытывая неловкость, и оттого что не пошла за водой, и оттого что осталась наедине с Синтией. И вскоре завертела головой беспомощно, и пропищала:
- А что, Этт? Он надолго ушёл? Он скоро вернётся?
- Скоро, скоро. Уже топает. Здесь ведь недалеко. - Подтолкнула носком макасинчика толстую ветку в костёр, шевельнула ею. Из костерка вырвался сноп искр, пламя занялось дружнее и сделалось светлее. Покосилась на Полуку в напряжении выпрямившуюся и навострившую уши.
- Как ты умудрилась так подстричься? Сил нет никаких на тебя смотреть.
- Может всё из-за ножичка, - попробовала оправдаться Полука, - рукоятка у него неудобная. Но ножик не плохой! Раньше у меня был большой, настоящий. Но лезвие тёмное. Из плохого железа. А этот маленький, алюминиевый. Я его из ложки сделала. Он хороший!.. если наточить - блестит. Я сама. Сама так подстриглась. Волосы мешают. Зимой особенно. Не старалась...
- О-о, Полука, не расплачься только. Всё понятно. Хороший у тебя ножик. Хороший. - Поспешила успокоить её Синтия, поскольку Полуке сделалась нехорошо. За то что попеняла она на свой ножик. Ведь он был для неё одной из самых любимых вещичек. После котелка - самый любимый.
На котелок-то она не попеняла бы. Ни при каких обстоятельствах. Поскольку он - замечательный: Из тонкого алюминия. Не круглый. С виду небольшой, но вмещается в него много. Слегка изогнутый, чтобы удобно таскать на бедре. Дужка ручки из толстой проволоки. Лёгонький. С крышечкой. Закрывается плотно.
Простой солдатский котелок. С первого взгляда, когда она его нашла, он не произвёл на неё должного впечатления. - Окрашен некрасиво. Краска некрасивая. Этакий - тускло-зелёный. И, не сразу и понятно, котелок ли это? - Но, впоследствии, оценив все его достоинства, Полука влюбилась в него навсегда: "Умели же в старину вещи делать! Всё продумано. Всё как надо."
Из темноты вынырнул Этт, расставил вымытые чашки на пеньке, опорожнил котелок наполнив их водой. Проделал всё это быстро и несуетливо. Подал дамам воду, уселся на своё место, отхлебнул водички. Побулькал во рту, проглотил.
- Не очень-то здесь водичка. Ты как, Полука? Что скажешь?
Полуке очень хотелось угодить Этту, согласиться с ним. Однако вода на самом деле была хороша. А солгать не получалось.
Синтия прыснула.
- Полука! Не слушай его! Нормальная водичка. Не обращай внимания. Кроме городской воды с серебром ничего ему и не подавай. А ещё и мнит себя оборванцем. Снежана мудрая женщина. Ты не находишь, Этт? Выпнула на месячишко в поле, вот ты и пообломался. Потом ещё и ещё. А там, глядишь, вот ты и принарядился. Весь в белом.
- Синтия, Синтия. А как насчёт зеркального эффекта? А? В психологии есть такой. Ведь всё что ты тут наговорила, это, как раз, про тебя. Я и так, по лесам только и знаю шляться. А тебя выпнули. Проветриться. Протруситься.
- Это всё теория, Этт. А словцо про водичку у тебя излетело. Не улавливаешь?
- Тоже мне - словцо. Есть водица плохая, есть хорошая. Что в этом особенного?
- А в том и особенность, что не пивал ты плохой водички. Спроси у Полуки про плохую водичку, она пораскажет.
- А ты пивала.
- А зачем? Смысл ведь в том, где поставить отметку, между плохой водицей и хорошей. Ты и поставил.
- Поставил, поставил. Ладно. Поставил. Не надо жить подробно! Поняла? Вот и весь тебе мой сказ. - Этт подмигнул Полуке заговорщицки. - Самая крутая эйфийская оборванка, между прочим. У Снежаны на особом контроле. Чувствуешь, какая в ней идейность. Как там насчёт фанатизма, Син, а?
- Никак. Отсутствует. - Крутая оборванка делано-равнодушно потянулась, и приосанилась, гордая тем что выиграла спор. - А как насчёт, чтобы вот этой чашкой, и по башке. А? По башке твоей неразумной.
- Никак. Хотя... Ладно, не будем развивать эту тему. - Взглянул на Полуку, рассмеялся. - Это мы так разговариваем в последнее время. Наполовину прикалываемся, наполовину ругаемся. Тоже, надо думать, происки нашей Снежаны. Коварные козни. Отправлять оборванцев в поле парами. Погуляют они, погуляют, да и разругаются в пух и прах. Нешуточная компания затеяна в нашем Эйфе. Всё продуманно и просчитанно. Оборванству не быть!
- Хватит, хватит, Этт, трепаться. Очень это интересно Полуке, можно подумать, какие мы - плохие. Давай, Полука, расскажи, как ты шла. И как зимой. Хоть мы и эльфы, но всё же. Посреди леса, мороз, снег кругом. Где погреться-то? В норе, в сугробе? Там что, тепло?
- Н-нет. Не тепло. Но, ветра нет. И теплее. Чем снаружи.
- Ну, понятно. Понятно, понятно. Что теплее. Хи-хи, теплее! Но всё же. Расскажи. В норе, в сугробе, всю зиму. Как так. Ну как так. Что за кремень ты такой. Как угораздило. Как всё было. По порядку. Давай, Полука, расскажи.
- Нет, не тепло. - Неуверенно попробовала начать Полука. - Это я в горах, в первую зиму так зимовала. Потому что глупая была. Конец осени наступил и стало холодать. А я только тогда начала думать. Что зимой делать-то буду? А до этого просто шла. Шла и шла себе. Зима на носу, а у меня ничего нет. Ни ягод, ни листьев. Попробовала сплести снегоступы из веточек, и... не получилось. И пошла дальше по снегу, как есть. Без ничего. А к глупости ещё и жадность надо добавить. Пока лето, ходила обмотав ноги тряпками, а они снашиваются, исшаркиваются. А как зима настала, так дошло, что каждую тряпочку нужно беречь. И затеяла экономить. Все тряпки затолкала в мешок и пошла дальше босиком. По снегу босиком ходить можно, первое время - не очень, пока не привыкнешь. Но это же горы. Там скалы. А это голые камни, не снег, они холодные, обжигают. И не заметила как ноги обморозила. Или, как это сказать, заметила! Но когда обморозила. Не все ноги, а ступни. Про то как ноги обморозить я знала. Чем это кончается. Когда жила в деревне, Янов сын, старший, по пьянке обморозил. Он неделю потом всё кричал и кричал пока не помер. Пока до колен всё у него не отгнило. Это очень больно, так умирать. Да. Так я, как поняла, что приморозила, всё делала быстро. И сугроб подходящий высмотрела, и копала быстро. Закапалась и лечилась. Ладошки к ступням прикладывала. Неделю, пока отпустило. И не выползая, всё скрючившись, и только снег один грызла, и уж выла и выла, а наплакалась на всю жизнь. Но потому и уцелела. В горах зимой не пройти. Ткнёшь палкой в сугроб, а он - у-ух! Пропасть, оказывается. А с такими ногами куда пойдёшь? Тут уж никакой экономии. Было у меня полотенце и покрывало, всё это я извела за зиму. Ноги обматывала, утепляла. И косу обрезала, чтобы шнурочков наплести, с тех пор всегда и стригусь. А зимовать, на самом деле... хлопотно? Да, хлопотно. Всех и дел, казалось бы, наломать веток, развести костерок, заварить иголок, попить, потом ещё заварить чтобы в норе на ночь попить, а от темна и до темна только этим и занимаешься. Потому что всё кое-как. А если постираться, помыться, так на это все силы какие есть собрать надо. А ещё и чайник тогда начал подтекать. Из под носика. Намучилась я с ним. Хоть он и красивый, но не любила я его. Когда утопила, так и не жалко было. Утопила так утопила. Но это было потом, летом. А зимой... что зимой. Тяжело. И не из-за иголок вовсе. А из-за холода. Потому что всегда холодно и холодно. Этой зимой у меня всё было. И ягод насушила, и листьев, и цветочков всяких разных, всего-всего, и шалашик построила. Но весной, всё так же. Поковыляла кое-как. Когда зимовку оставляешь, то ноги идут еле-еле. Потом всё быстрее и быстрее. Потому что кругом - теплее и теплее. И самой меня, всё больше и больше. Начинаешь думать, придумывать, мечтать. А когда зима, и чем холоднее, так меня и меньше. Ни о чём не думаешь, ничего не вспоминаешь. Как зверушка. Но не как зверушка! Зверушки бывают ой какие смышлёные! Как самая тупая зверушка. Так сказать будет правильно. А деревья возле норы моей были только с иголками. Ни рябинки тебе, ничего. Иголки молоденькие, иголки длиннинькие, короткие, всю зиму, иголки и иголки. - Замолкла и рассердилась на себя. Не получалось ничего толком рассказать. Махнула рукой с досадою. - Но, Богиня Синтия, зимой ведь ничего интересного! Ни приключения какого-нибудь, а уж радости и вовсе никакой. Так и самой меня, зимой - почти нет. Я не знаю, не знаю как рассказать, - потупилась. - Сейчас... не получается... Надо домыслить... Может... потом...
Синтия вытаращилась, раскрыв рот.
- Полука... Как ты меня назвала? Богиня?.. Хи-хи. Бог-гиня Синтия!.. Хи-хи-хи. О-о-о! Хи-хи-хи...
- Не смущайся, - Этт кивнул на свалившуюся с пенька, распростёртую Синтию, - с ней бывает. И не иногда, а всегда, практически. Смешливая она, знаешь ли. - И добавил, вполне серьёзно. - Ты необыкновенная девушка, и, имей ввиду, я отныне, и навеки - твой.
- Твой, твой он, Полука, и навсегда, и навеки. - Продолжая хихикать, Синтия перевернулась на живот. А затем, уселась в траве по турецки. - Добро-то такое. Имей ввиду. Вот именно! Имей ввиду. То что он; и для Янки - навеки, и для Ириски, и Монике перепало кое-что помнится, и с Лиской было, теперь он навеки твой, оставаясь при мне, заметь. Линда - имечко прозвучало. Уж не та ли которая? А? Шалопай ты, Этт. Остерегайся его, Полука. Остерегайся. - Легонько без помощи рук поднялась, прошагала к рюкзаку. Склонилась, покапалась в нём. Выкапала ножницы, зеркальце, гребешок.
Этт в это время успел шепнуть.
- Не слушай её. Врёт. Всё врёт. - И, при этом, с самыми что ни на есть правдивыми глазами.
- Это не враньё, Полука, - подала голос Синтия, - а полуправда. Я лишь половину, что знаю, перечислила. А как там на самом деле, так, сотню, две смело можно добавить, и не ошибёшься, в большую сторону. - Нырнула в рюкзак рукой ещё раз, и выудила оттуда цыгарку. - О-о... - Протянула вожделенно. Крепко нюхнула и крякнула смачно. Привстала с колен, изготовилась к прыжку. И прыгнула. Как пантера. Грудь в грудь столкнулась с Эттом, но Этт не слетел с пенька вместе с подружкой своею тигрицей. Силён оказался. А Синтия, в свою очередь, сумела сохранить цыгарку. Вставила её в расплывшийся до ушей рот Этта, промурлыкала жарко.
- За что я люблю тебя, чертило ты огородное, так за твою хозяйственность. Не последний?
- Не последний.
Синтия с восторгом взлохматила ему волосы.
- Травничек ты наш знатный! Хоз-зяйственный! Как тебя не любить. Кобелино, член восьмидюймовый. Раскумаривай. - Оттолкнулась от крепкой Эттовой груди, прошагала, вернулась к брошеным парикмахерским принадлежностям. Почикала в воздухе ножницами. - А тебе, девушка - стричься. Платьеце у тебя шикарное, а вот стрижка, это уже перебор. - Протанцевала, поравнялась с Полукой, вручила ей зеркальце. - Та-ак, посмотрим что мы имеем, вихорки-вихорочки, - потрогала, коснувшись кончиками пальцев Полукины волосы. Волосы оказались легче пуха и, как было уже подмечено, совсем седыми. В груди защемило, и руки сделались как ватные. Но овладела собой, поправила зеркальце, почирикала ножницами в холостую, затем аккуратно срезала один вихорок, другой. Взглянула на Этта. Тот раскумарил косячок, пару раз курнул, передал. Затянулась, и занялась растлением малолетних.
А ничего подобного. Полука сказала. Что ей шестнадцать.
- Давай-ка, Полука, дёрни. Смотри как. Видишь, огонёк на кончике разгорается? Это я тяну в себя. Во рту полно дыма. Теперь этот дым слегка в себя, видишь? И, сразу, спокойно, спокойно так, не суетясь, выдох. - Выпустила густую струю, продемонстрировала. - Важен момент, когда слегка в себя. Будут кое-какие ощущения. Но если ты забудешь, что надо спокойно выдохнуть, то закашляешься, выпучишь глаза. А мне этого не надо. Ничего особенного, марихуанка лёгонькая, мягонькая. "Ночная грёза" называется. Эттово изобретение. Ну, поехали. Потяну-ули, та-ак. Слегка, слегка в себя и, с-споко-ойно... вух. Вот и всё. - Передала косячок Этту, хихикнула, глядучи на то, как Полука забавно хлопает ресницами пытаясь разобраться в ощущениях. - Это необходимость, Полука. Обстановочка, знаешь ли. Мы тебе по башке - город, эльфы. Ты нам по башке - зимовала, "в семье жила", волосы твои, - кивнула на остриженные, седые Полукины вихорки. - Жуть. Как бы кому плохо не сделалось. Но, давай, давай Полука, что дальше? Зима тебе не интересна, тогда, как летом. Где ты прошла, как жива осталась? Любопытно нам.
Полуке любопытней было получше расмотреть себя в зеркальце. В последний раз в зеркало она смотрелась в той, далёкой, прошлой своей жизни, три года назад. Тогда она была совсем другая. - Малявка, вечно напуганая, всегда бледненькая и худенькая.
С интересом разглядывая себя повзрослевшую, продолжила свой рассказ.
- Когда снег начал таять, пошла кое-как, искать чего-нибудь. Ослабла я совсем. Не пошла, а поковыляла. Через каждые десять шагов - отдых. Вечером оглянулась, а нора моя и завалилась. Снег мокрый, отяжелел. И посчастливилось, куст рябинки встретился. Ягод немного там осталась. А потом и тёплые дни были. Перезимовала. Но в горах и летом не очень-то пройдёшь. Я бы и не прошла, если бы на зону не вышла. Зона... такая... Дорога. Но дорога - не просто, а - рельсы. Железная дорога называется. Совсем маленькая такая зона, но вытянутая, не известно где начинается и кончается ли где. Вдоль зоны, поверху и пошла. Иногда спускалась, когда так не пройти. Железо ржавое, но не проеденное. Бери сколько хочешь. И медь, и алюминий по краям немножко. Алюминий совсем негодный, хрупкий, да и медь так себе, вся зелёная. И нормальная зона встретилась однажды. Малая. Наша-то зона большая. Дома по девять этажей, если по окнам считать, а в центре и того выше. Но у нас зона фонящая, а эта - нет. Но всё равно, крысинная. Это-то я чую. Здесь уж не ленись, обходи как можно дальше.

- Так, так, так, Полука. Значит есть проход. А где это?
- Синтия, ну откуда ей знать.
- Ладно, ладно. Разберёмся. Но дорога-то, железная, где-то там кончается? Большая зона наверное там, так?
- Там... нет. Не кончается. - Полука сообразила что Синтия имеет ввиду. - Нет, зоны большой там я не видела. В другом месте. А по рельсам дальше я не пошла. Мне в другую сторону. Да и рельсы, это же зона всё-таки. Это в горах так я шла, потому что другого пути нет, а как вышла так сразу и подальше. Как спать-то если зона рядом? Большая зона была потом. А до этого всё было хорошо. Местность хорошая. Речки маленькие. Можно с палкой, перебрести. И это всё ещё горы, но не такие. Не скалистые. Простые. Поднялась, спустилась и всё. Очень удобно. С большой горы далеко видать. Большую зону я увидела раньше чем почуяла. И месяц её обходила. Время опасное - лето, крыс там видимо-невидимо. И зона фонящая, и химией оттуда несёт. Очень плохая зона. И опять же, всё из-за глупости. Вот этой зимой, например, я хорошо решила. Как вышла к большой реке. Но не просто большой, а ещё больше чем та. Большущая-прибольшущая. Так и не стала ничего делать. Большая река, ну и что, здесь и зазимую. Куда я спешу? Перезимовала, а как начало теплеть, по льду перешла. Дозимовала на другом берегу. Потом, когда совсем тёплые дни настали, и пора уходить, а лёд всё ещё стоит, хоть бы что. А тогда мне надо было перебраться и всё тут. Такая я была. В самой-то зоне три моста, но все в центре. Да хоть бы и не в центре. Что с того. Это же такая огромная зона, может даже больше чем наша. На другом берегу тоже полно всего. Огромный-приогромный город. И, местами, совсем не порушеный. Стёкла в домах кое-где посверкивают. А дома, красивые-красивые. Я весь день на горе сидела и только смотрела. Есть дома и по шестнадцать этажей, а в центре, на берегу, большой дом, двадцать одно окно насчитала, и это при том, что он наполовину порушеный. Но, в основном, конечно, одни развалины. А крысы, одна на одной. Всё там шевелится. Жутко. Местами, словно земля волнами ходит. Так. Что ж, зону я обошла, и всё думала, как же мне через реку перебраться? И увидела, довольно-таки далеко от зоны, мост. Сам по себе. Один только мост. Такой, из треугольничков, весь из железа. По нему рельсы проложены. Посреди треснутый, но не очень. По нему и перебралась. Но как! Это было такое дело, приключение самое-самое. Три дня я ходила неподалёку, всё хорошенько высматривала. И близко подходила, так, что бы убежать, если что. А крысы там были. Немножко, и не на самом мосту, но были. Когда всё подметила, прикинула - подкралась и, бежать. Во весь дух, что есть силы. А мост, он же длинный. Бежала, бежала. Пока до середины добежала, совсем выдохлась. А трещина, оказывается - не перепрыгнешь. И перелезть негде. Прыгнуть, разве, если... так... вот как...
- Как Богиня Синтия. Ладно, не можешь просто Синтией называть, зови пока как хочешь. Но, понятно, я бы перепрыгнула, так?
- Угу.
- И. Дальше. Назад побежала?
- Да, назад. И не медлила. Хоть и страшно. Крысы, они ведь тоже чуют, и слышат... Значит - навстречу крысам! Но на самом мосту их всё таки не было. На выходе. Они под мостом живут. Тут я и вовсе припустила, хоть и бегала до этого так, что впору упасть. Убежала. И совсем не туда куда намечала. Куда глаза глядели. Чуть передохну, и опять бежать. Так до самого вечера. Но не отступилась. Всё равно перебралась. По палке. По шесту, так это назвать правильнее. Подсмотрела себе деревце. Такое как это, - указала на сосну, - только маленькое, поваленое и высохшее. Нож у меня тогда был большой, и всё получилось. Ошкурила деревце, сучки все под самый корешок повырубила, чтобы не цеплялись когда лезть, сделала шест, этакое брёвнышко, тонкое и длинное, но утащить можно, потому что сухое. Привязала верёвку к толстому концу, на плечо и, волоком, не спеша, дотащила откуда - бежать. Ушла, выспалась хорошенько, а утром пораньше вернулась. На плечо и, вперёд. Но с брёвнышком таким, бежать, конечно, медленней. А ещё и сзади, шест этот, туда-сюда, о всё стукается. Шуму много, а на мосту и вовсе гремит. На мосту всё стало понятно - назад дороги нет. Когда такой грохот, так все они посбегутся. Как к трещине подбежала, всё делала быстро и ни в чём не ошиблась, перекинула шест поперёк с первого раза и так как надо. Но сил, маловато оказалось. Как до середины добралась, так ничего уже не соображала. Шест, он же круглый, катается взад-вперёд. Трещит. Висеть на нём очень неудобно и, страшно, такая высота, внизу вода, глубоко ведь там, сорвёшься, сразу потонешь. Как мешок с себя сбросила - помню, а дальше, как не вспоминала - ничего. Будто и не было меня. Вспоминаться начинает: как лежу я на другой стороне на самом краешке, а там, откуда прибежала, крысы собрались. И некоторые наровят по шесту пробежаться ко мне, но срываются, падают. А я и шевельнуться не могу. По малу, кое-как, столкнула шест ногой. Но встать ещё долго не могла. Хоть и, всё так не хорошо. Крысы. И совсем рядом. От этого нехорошо.

Отползла, и долго ещё лежала. Чтобы отлежаться. Впереди, хоть и чисто, но на выходе, всё равно, во всю прыть бежать. Там-то крысы ждут-дожидают, и, если, долго и быстро бежать, только так возможно от них оторваться. Такое то лето выдалось. Ну, не всё, с середины примерно. Всегда опасно, везде опасность. И осталась ни с чем. Всё утопила. Бензин и зажигалка - всегда при мне. И на ногах, все тряпки какие были. Это меня потом зимой выручило. Ноги-то я обмотала от крыс. Чтобы поуверенней быть. В детстве крыса укусила, так с тех пор всегда и боюсь. Как спать, так ноги прячу. Убежать-то убежала, но две недели воду одну только пила. Ничего ведь не заваришь. И чайник, и кружку, всё утопила. Оттого и смелой сделалась. Как на малую зону вышла, неподалёку, от той, большой, так обходить не стала, а наоборот, всё ходила вокруг, высматривала, как бы мне взять там чего-нибудь. Но, бесполезно, конечно. Я как-никак из сталкеров, понимаю кое-что в таких делах. Это только кажется, что зона малая, далеко, где-то там, домиков несколько в четыре этажа. На самом деле это город, большая територия, а домики которые видать - центр. Попробуй сунься. Но кое-что высмотрела. Сама-собой набрела. Когда зона рядом так и настраиваешься чтобы опасность почуять, а, набрела, ничего не почувствовала. Крыс там совсем не было. Может химия там какая, которая для них - смерть. Или, ещё что. Мне ведь не до того было; принюхиваться, разбираться, как схватила что надо, так и бежать. А територия эта, она какая-то особенная. От зоны далеко и, сама по себе, отдельно. Маленькая такая. Один дом только уцелел, одноэтажный, из кирпича и длинный. Наполовину занесён и крыши нет. Ну, он такой, хоть и одноэтажный, но ещё с тех времён, доапо... дооко... окапа...
- Доапокалипсических, - пришла на помощь Синтия. - Напридумывали словечек в старину, надо же, у вас там, среди людей, а всё в ходу.
- Синтия у нас историк, - встрял Этт. - Не стесняйся, Полука, крутые словечки ей нипочём.
- Да не знаю я таких словечек! - Звонко рассмеялась та в ответ, - одно такое запомнила. Это книгочей его говорил. Когда у нас пьянствовал.
И смутилась, чуточку. Но, лишь, чуточку. "Марихуанка лёгонькая", но Полуку во всю понесло. Всё кругом сделалось цветным и чудесным. Этт и Синтия - такие родные.
Этт невольно улыбнулся. - Как струнка прямая, разрумянившаяся. Ещё пуще распушившая раскошную белоснежную свою ауру. Сияющая на сотни вёрст окрест.
- О-о, Полука, так у вас там и читать умеют? - Удивилась Синтия. - А зачем книжками печку топили? Это, знаешь ли, нечто особенное...
- Не-ет, никто читать у нас не умел, да и книгочей, гречишник, он один там такой был. А к нам ходил затем, что на зону ему хотелось. Он у всех пьянствовал. Со своим спиртом приходил. Но, всё равно, не взлюбили все его. Погиб он. Два раза только и сходил. Второй раз не вернулся. Может, по неопытности, на ходулях надо твёрдо уметь стоять, а может и специально его там уронили. Он был очень умный, много чего знал. А читать умел. Я видела. Взял книжку, открыл и всю страницу от начала и до конца прочёл. Вслух. Но это же пьянка была. Все давай подхихикивать. Ничего ведь непонятно. Половина слов незнакомых. Он говорит - потому что книжка такая попалась, и что он и сам ничего не понял. Но ему не поверили. Потому что тупые! Ведь то что он и сам ничего не понял, как раз и означает что, читать - умеет. Самому-то такого не напридумывать, пьяныму к тому же. Но все смеялись. Эрни с Крисом подговаривались побить его. Но тогда обошлось, а вот с зоны потом он не вернулся. А он был хороший, не злой. Я всё хотела его подкараулить, спросить, о море, о городе.
Полука, суетливо стащила с плеч свой мешок.
- Я вам что-то покажу, - возбуждённо и, вместе с тем, загадочно, проронила. - У меня что-то есть! Сейчас! Я хочу... сейчас. Вот. - Бросила тощий свой мешок на землю, мгновенно выудила оттуда книжку, швырнула её небрежно в сторону. Это было не то, чем она хотела похвастать, просто она ей мешала. Но книжка пригодилась, придвинув её поближе к костерку, выложила на неё главное своё сокровище. Пять разноцветных зажигалок.
- Вот. Это зажигалки. Эта, - указала на тёмносинию, - один раз зажглась. Эти две - пустые, а в этих бензинчик есть. Я их прошлым летом нашла. Так я хочу... Я хочу подарить... подарить... Вам. Вот. Я ведь налюбовалась, а вы, там, в городе... Из них, там, в городе, можно столько красивых вещей понаделать. Ну... вот...
Пододвинула книжку в сторону Синтии, отступила, уселась на пенёк. Смутившись до смерти и обеспокоившись. - Ведь им её зажигалки могут и не понравиться: "Но, Синтия - Богиня, а Этт, наверное, не совсем. Так, может. Он. Может, он возмёт... Может... он..."
- Замечательные вещички ты, Полука, оказывается, в своём мешочке таскаешь, - Этт поперебрал зажигалки, разглядывая их на свет, выстелившись на животе поближе к костерку. - Самая красивая? - Показал Полуке тёмнокрасную.
- Угу, - кивнула Полука, прикусив нижнюю губу и вне себя от радости, поскольку Этту зажигалки явно понравились.
- Тогда сделаем так. Как раз три. Красная будет тебе. Есть у нас в Эйфе умельцы. Верхушечки у таких зажигалок всегда негодные, но если там бультыхается, это не бензин, что-то другое, то верхушку можно заменить, приладить самодельную и, будет работать. В Эйфе очень модно иметь такую зажигалочку. У Синтии, кстати, такая есть, но скоро уж закончится, чиркает она ей почём зря. Когда зажигалка пустая, тогда из неё что-нибудь делают, рукоятку для ножичка или украшения какие-нибудь, всякую дребедень. Так вот, эти две пойдут в уплату за то, что бы эти три довести до ума. И будет у нас, у всех троих, у каждого, модная вещичка. Синтия провернёт такое дельце в один день. Ты как, Син, возмёшься?
- Ладно, ладно, царь Соломон, давай сюда. Как бы вы без меня только и прожили, и выжили. Пропали бы, однако.
- А книгу, так, что там у нас - "Сопротивление материалов", понятно, как в школу пойдёшь, сдашь в библиотеку, будет тебе тогда привелегия. Так уж у нас всё устроено, хочешь иметь цацки всякие или чего не полагается, изволь крутиться, ты мне - я тебе, такая система.
- Ну-ка, давай лапку, - Синтия, привстав на колено, защёлкнула на Полукином запястье браслетик набранный из разноцветных квадратиков. Потянула на себя, а он и слетел. - Ну и лапки, как у зайца, уж я-то тонкая-звонкая... Давай-ка, Этт, займись, убери вот это. Да нет - это! Кулончик для оберега будет, смекаешь?
- Смекаю.
Этт достал из кармана раскладной нож, принялся снимать одно из звеньев - стеклянный квадратик, вправленый в основание из тонкой отполированной нержавейки с подложкой из смятой рубиновокрасной фольги.
Синтия розыскала в траве неподалёку от Полуки брошенные ножницы, срезала прядь своих волос, уселась и затеяла плести тонкую косичку-шнурочек. - Дело привычное, все девицы, в приюте который она опекает, насят её обереги цвета вороньего крыла.
Вскоре Полука восседала, посверкивая разноцветным браслетом на левой руке, и с рубиновым кулончиком на шее.
- Королева.
- Принарядили.
- Подарки, Полука, передаривать не принято. Когда браслетик надоест, это, будем считать, мой подарок, я его всё-таки делал...
- Не запахался?
- Не жадничай, Син. Так вот, Полука, когда таскать его не будешь, повесишь на стенку возле кровати. Рядом, оберег Синтии. В Эйфе так, у всех над кроватью всяких побрякушек понавешено. Брык, допустим, поваляться, протянула руку, эта цацка от Этта, эта от Синтии...
Полуке сделалось жарко и душно. Последние Эттовы слова окончательно убедили её: "Подарили?.. Подарили?!!" - И Полука провалилась в небытиё, провалилась в глубокий шок. Но не так как зимой, когда по мере крепчания морозов "её становилось всё меньше". Тогда, в неугасшем окончательно её сознании, оставались; неуёмная, всепроникающая боль, впивающаяся в неё везде и отовсюду. Безысходность и нескончаемость, холодная бездна её одиночества. Сейчас, там, в ней, кипело и бурлило - счастье...
А впереди... Впереди, предстояла долгая эльфийская жизнь. Наполненая смыслом и любовью. И причастностью зарождения новой общности людей: человеков-прекрасных. Белых эльфов.
                                                             2014 г.
...............................................................................................